Исторические прозведения
А.РОМАШОВ - КОНДРАТИЙ РУС
Скачать А.РОМАШОВ - КОНДРАТИЙ РУС
ДРУГОДЕРЕВЕНЦЫ
Кондратию не спалось. Едва забусели волоковые окна в избе, он
поднялся с теплых овчин и сел в угол. Не раз приходилось ему рубить лес
под пашню. Выбирал он лядины - делянки в чернолесье, но и с ольхой и
березой. И нынче облюбовал он доброе место в лесу - без кислого ситника,
без резучей травы.
Заскрипели полати. Татьяна спустилась на пол, обошла его постлань и
встала в переднем углу на колени.
- Ты еси Христос сыне бога живого, - шептала она, качаясь под
образами, - помилуй мя и прости еси...
Кондратий слушал ее, а сам думал о соседях из большого ултыра. Сколь
мужиков приведет с собой старый Сюзь? Сколь топоров принесут ултыряне?
Ведь полторы десятины надобно леса свалить.
- Благословен еси во веки... Аминь! - вздохнула Татьяна, поднялась с
полу и закричала на девок: - Вставайте, бобрихи гладкие! Нету на вас
погибели, - и ушла в бабий кут за печку.
Кондратий нащупал под лавкой бродни, обулся и без опояски вышел из
избы.
Еще сине было кругом. Тихо. Одна Юг-речка звенела неумолчно. Он взял
стоящую у стены рогатину и пошел вдоль темной огороди по мокрой крапиве.
Надоела она всем, окаянная, а рубить на веревки рано, стебель не задубел.
Он вырвался из крапивы у овина, под ноги ему бросились собаки, узнали его
и, тявкнув, уползли под сруб.
Ворота в конюшенник были раскрыты. Прохор был там, шумел на лошадей.
- Не поил? - спросил старшего сына Кондратий, заглядывая в конюшню.
- Веду, тятя.
Прохор выгнал мерина и двух кобыл, жеребца вывел на поводу.
- Братья где? - спросил Кондратий.
- Спят, натьто.
Кондратий пошел будить парней. Они летом спали в овине. Он разбудил
Гридю. Ивашки опять дома не оказалось.
- С вечера, кажись, вместе ложились, - зевая, оправдывался Гридя.
- Мать спросит, скажешь: послал я Ивашку силки проверить на рябка.
- Дак вить на лядину идем, тятя.
- Скажешь, как велено!
- Мне чо... Как велишь. Рябки - они в нижних осинниках держатся
больше.
Кондратий ушел из овина растревоженный. Избаловала Татьяна Ивашку.
Где шатается парень? Долго ли до беды! Леса кругом глухие, дремучие,
зверье...
У избы на ошкуренных бревнах сидела Устя.
- А я сон видела, тятя...
Кондратий остановился.
- Будто спускаюсь я, тятя, в лог, а за мной собака чужая, лохматая.
За подол норовит схватить. Испугалась я, пала в траву. Чую: лижет меня
чужая собака, теплом дышит...
- Вещий сон. - Кондратий засмеялся. - Не зря по нашим полям Орлай
рыщет, девицу-красавицу высматривает.
- Господи, спаси и помилуй! - Устя всплеснула руками. - Бусурманин
вить он, тятя! Нехристь. Неужто сон сбудется!
- Небось, не украдет, - успокоил Кондратий дочь, увидел пустые ведра
и упрекнул: - За водой мать послала, а ты стоишь!
Устя стала жаловаться на тяжелые березовые ведра.
- Надцелась я, тятя!
- Неслухи вы с Ивашкой.
Кондратий зашел в избу, достал из-под лавки топоры - широкие,
крепкие, новгородской работы. Любой из трех доброго коня стоит. Знал, что
заклинены и наточены топоры, а удержаться не мог, вертел их в руках,
любовался.
Пока собралась семья в избу, совсем рассвело.
Кондратий склал топоры в угол и пошел к столу. Сыновья и девки
потянулись за ним, застучали чурбаками по глиняному полу.
- О-хо-хоо, - вздыхала Татьяна, разливая кислое молоко в деревянные
кружки. - Совсем заездили молодшенького! Не поест Ивашка горячих
ерушников!
Немая Параська собралась реветь. Гридя показал ей кулак и закричал в
ухо:
- Жив твой Ивашка! Не лешева с ним...
Параська понимала все и слышала не хуже других. Онемела она от
великого страху лет пятнадцать тому назад. Уходил тогда Кондратий с семьей
от галицкого князя, шла с ним и сестра Анфиса с дочерью. Лесами брели
дремучими, кони и люди выбивались из сил. Отстала Анфиса с дочерью, нагнал
их черемисин окаянный, задавил мать, а Параська спаслась как-то...
Прибежала, треплет Кондратия за рубаху, а сказать не может. Мычит девка,
лицо руками скребет, да что толку - слово изо рта пятерней не вытащишь...
Устя вертелась на чурбаке, как сорока.
- Выдь погляди, - сказал ей Кондратий. - Не идут ли из ултыра?
Устя бросилась бежать.
- Богу поклонись! - закричала на нее Татьяна. - Хлеб, поди, ела,
скоморошница!
- Не оскудеет пища постная, скоромная, молосная, - забормотала Устя,
кланяясь на все стороны. - Яко хлеб ломливый на вечере Исусовой... Аминь!
Она убежала.
- Лошадей погоним? - спросил Прохор отца.
- Запрем.
Прохор отодвинул кружку, стряхнул с бороды крошки.
- Пойду загоню.
- Подожди, - остановил его Кондратий. - Меч и рогатину возьмешь с
собой на лядину.
Гридя захохотал:
- Тятька на побоище собрался!
- Чего гогочешь! - рассердился на сына Кондратий. - В лесу живем, на
чужой земле.
- А летось Ивашка княжеских данников подстрелил. Мы куницу
скрадывали. Собаки оттоль, с низины, ходом идут, а мы, значитца, прямиком,
уметами порем. Ивашка и отстал, будто бахилы переобуть...
Параська слушает, рот разинула. Татьяна ее не гонит, самой любо
послушать про молодшенького.
"Хоть старшего сына бог ума не лишил", - думает Кондратий, глядя на
них.
- Идут! Идут! - заголосила Устя.
Кондратий встал и, перекрестясь, пошел в свой угол. Снял со стены
колпак и опояску.
Устя забежала в избу и начала тормошить брата:
- Чего сидишь, неторопь! Невеста твоя идет, Вета!
Не выпуская кружки из рук, Гридя отбивался локтями:
- Отвяжись. Ну тя...
Кондратий пристегнул к опояске широкий охотничий нож и пошел
встречать другодеревенцев. Они еще не поднялись из лога, а он уже стоял за
воротами, ждал их. Подошла Татьяна с туеском, шепча на ходу молитву. Она
просила у Христа прощения за кумовство с ултырянами.
Другодеревенцы тянулись гуськом: впереди всех маленький Туанко, потом
старый Сюзь с сыном, с топорами оба, за ними три бабы, у баб за плечами
пестери.
Старый Сюзь вышел из лога. Кондратий низко поклонился ему, взял у
Татьяны туесок с медовым квасом, подал:
- Юже, выпей, большой хозяин. Выпей!
Старый Сюзь напился и отдал туесок Татьяне.
- Юже, матушка, испей, - поклонилась Татьяна большой хозяйке ултыра,
протягивая туесок с квасом. - Устала, небось.
Старая Окинь отпила, улыбнулась ей и прошептала беззубым ртом:
- Оч ме.
Татьяна приняла от нее туесок, стала поить остальных, косясь на
девок. Устя обнимала Вету, внучку старого Сюзя. Вета балабонила, Устя
хохотала, слушая ее. "Господи, господи, - вздыхала Татьяна, - совсем
опоганилась с нехристями!"
Прохор вывел заседланного мерина. Гридя вынес кожаный мешок с едой и
подсечные топоры. Прохор забросил мешок на седло и стал привязывать.
Кондратий спросил старого Сюзя - все ли подошли из ултыра или остался
кто?
- Пера сам идет.
Старый Сюзь говорил долго. Кондратий понял одно: младший брат старого
Сюзя пошел на Шабирь-озеро снасть-кулом трясти.
- Ждать будем?
Старый Сюзь покачал головой.
- Прибежит Пера. Не бойся, Рус.
От Шабирь-озера до лядины, Кондратий знал, меньше версты, а Пера
лучший охотник в ултыре, найдет их, не заблудится.
- Ну, с богом, - сказал Кондратий. - Пошли!
Старики стали спускаться к речке. За ними Гридя и Туанко, потом
девки, старая Окинь, позади всех Прохор. Он вел на поводу мерина. Перешли
вброд речку, вышли на луговину и долго брели по густой непутаной траве.
Кондратий радовался, глядя на сочные желтоголовые травы, вспоминал
княжеские луга на Сухоне, шалаши смердов...
- Питья и брашна Юрий-князь на сенокосе не жалел, а страдники пели
невесело. Не могли забыть истоптанный хлеб на своих полях.
Старый Сюзь слушал, кивал.
- Великий воин был Юрий-князь. Воевал с братом, воевал с
племянниками. Горели посады, сиротели поля.
Старый Сюзь начал говорить. Он хвалил оштяцкого князя Юргана, называл
его добрым соседом, другодеревенцем. "Какой он князь, - думал Кондратий, -
сам камьи мастерит, за сохатым неделями бродит в самую лютую стужу. Таких
князей и на Руси немало. По монастырям кормятся. Христа ради..."
Но с соседом не спорил - князь так князь, лишь бы не тать, не
воитель.
Зашли в лес. Стариков обогнали парни. Они рубили тяжелыми ножами
молодняк и лапник, расчищали тропу. Чакали глухо ножи, под ногами
поскрипывали сухие иголки, текучие, скользкие. Тропа ныряла под широкие
елки, как в темную нору, упираясь в непролазный чащобник. Старикам
приходилось доставать ножи, помогать парням с лесом воевать. А давно ли
Кондратий проходил здесь с Прохором, топоров не жалея, рубили они лапы у
елок, секли на корню подрост.
Стало светлее, попадались сосны, веселый березник и лесные поляны,
затянутые сплошь цепким вьюнком и мышиной травой. Вышли на елань, усеянную
шишками.
Кондратий свернул с тропы, прошел саженей десять редколесьем и
остановился:
- Лядина моя, - сказал он старому Сюзю, показывая на затесы.
Подошли девки и старая Окинь, сели под березу на краю лядины.
Прохор принес мешок с едой.
- Хозяйствуй давай, - сказал он Параське.
Ели не торопясь. Старый Сюзь то и дело поглядывал в сторону озера,
ждал, видно, брата.
Туанко наелся, схватил лук и убежал.
- Куда он? - спросил Кондратий соседа.
Старый Сюзь ответил по-своему. Кондратий его не понял и переспросил:
- Куда, говорю, внук твой побежал?
Устя засмеялась:
- Пера у них потерялся. Малое дитятко!
Параська напоила всех квасом, склала оставшуюся еду в кожаный мешок,
завязала его сыромятным ремнем.
- Господи благослови, - сказал, подымаясь, Кондратий. Он отмерил
сорок шагов на восток от березы и расставил людей. Лес на лядине неровный:
по краю липняк и березы, потом черная елка, сосна, или пожум по-ултырски.
Старая Окинь и девки начали сечь кусты тяжелыми косырями. Гридя с
Прохором ушли валить крупный лес. Кондратий наказал им, чтобы оставляли
десятивершковые пни, а сам повел старого Сюзя в дальний угол лядины.
Там стояла сосна в три обхвата. Он приметил ее еще зимой.
Старый Сюзь обошел сосну и поднял топор.
Кондратий засмеялся:
- Рубить наладился? День топорами с тобой промашем, не свалим.
- Пера прибежит, Рус.
- И он не сладит с этакой-то! Ты гляди. У тебя на лядине тоже такая
пожум есть.
Кондратий вырубил дольный паз, просунул топор и стал отдирать
сосновую кору. Она отдиралась легко, как лыко с лубка.
Старый Сюзь покачал головой, попробовал пальцем острие подсечного
чера и тоже стал вырубать с другой стороны сосны паз в два локтя.
- Тятя!
Кондратий оглянулся, увидел простоволосую Устю. Она бежала к нему по
густо заросшей лядине и кричала:
- Ивашку, тять! Ивашку убили поганые!
Кондратий рванул топор. На блестевшем топоре алели капельки соснового
сока. Он вытер клейкий сок о штаны...
- Пожум-орт! Пожум-орт! - запричитал старый Сюзь, пятясь от сосны,
как от медведя. По ихнему, по-ултырски, у иной сосны тоже людская душа.
Срубишь такую, как человека убьешь.
Кондратий пошел по лядине к березам. Старый Сюзь кричал ему, поминая
Йолу и хозяина леса Ворса-морта. "Эх, Ивашка, Ивашка! - думал Кондратий. -
Не долго ты прожил..." Вспорхнули рябки из-под ног и скрылись. Желтобокие
трясогузки верещали и кружились над ним, плакал коршун, как малый ребенок.
Кондратий шел тяжело, давил зеленый подлесок, запинался за корни и
валежины.
Устя брела за ним и выла:
- Изведут нас поганые! Изведут!
Ивашка лежал под березой. Кондратий опустился на колени, повернул
сына на брюхо, содрал с раненой шеи тряпицу.
- Возьми, Рус! - Пера отдал Кондратию костяной наконечник стрелы. -
Шаман стрелял.
