Исторические прозведения
БОГДАНОВ Е.Ф. - ЛОДЕЙНЫЙ КОРМЩИК
Скачать БОГДАНОВ Е.Ф. - ЛОДЕЙНЫЙ КОРМЩИК
4
Пока эскадра шла от Сосновца к Мудьюгу, рыбаков монастырской шняки почти
всех перетаскали к капитану на допрос. В трюм они возвращались злые, изрядно
побитые. На допросах или молчали, или разражались отменной поморской бранью
по адресу шведов, допытывавшихся, как лучше пройти через Двинскую губу к
Архангельску, чтобы миновать опасные мелководья.
Рыбаки ссылались на незнание безопасного пути, хотя некоторые его и
знали.
Настал черед Ивана подняться на палубу. В люк трюма сунулась рыжебородая
физиономия шведа с бритой верхней губой.
Солдат, опираясь на мушкет, обронил сверху в духоту трюма: - Рябофф!
Живо!
Иван нехотя поднялся с мешков с балластом, подошел к трапу и так же
нехотя стал вылезать на палубу. Швед ухватил его за шиворот, поставил на
ноги. Он был высок, силен, голос его гудел.
Иван, однако, не спешил. В синем, будто выметенном, небе пузырились
паруса, надутые ветром. И небо, и белые паруса выглядели нарядно,
празднично. Матросы на вантах сновали вверх и вниз с обезьяньим проворством.
Огромный корабль, огромные паруса, ловкие матросы - все это Иван видел
впервые в жизни и немного даже оробел. Купеческие парусники, которые
доводилось Рябову провожать в море из гавани, были куда меньше.
Швед-конвоир ткнул его кулаком в спину, больно попав в лопатку: - Живо!
"Одно только слово и знаешь, поганый!" - зло подумал Иван и, вспылив,
обернулся, занес руку для удара. Но швед отступил, взяв мушкет наизготовку,
и Иван понял: шутки тут плохи. Он пошел дальше по чистой, надраенной палубе.
В каюте за столом сидел узколицый и на вид злой капитан с усиками под
длинным острым носом. На столе - развернутая карта. В руке капитана исходила
тягучим табачным дымом трубка с прямым чубуком. За спиной стоял лейтенант,
исполнявший обязанности переводчика. Но он настолько плохо знал по-русски,
что надо было переводить и его самого. Присмотревшись к лейтенанту, Рябов
узнал того шведа, который махал им с борта шляпой.
"Ну, от этих добра не жди!" - подумал Иван. Лейтенант-переводчик
поморщился и отвернулся, капитан тонким, длинным пальцем поманил Рябова,
чтобы он подошел поближе, и конвоир еще раз больно сунул ему в спину.
Рябов вспылил, не утерпел:
- Что пихаешься, ирод?
Шведы заговорили меж собой: "Ирод... ирод... что это такое?" Разобрались,
расхохотались и тотчас закрыли рты.
Солдат отступил к двери. Капитан, пососав трубку, что-то сказал
лейтенанту. Тот, сдерживая неприязнь, подошел к Рябову, похлопал его по
плечу, как барышник, выбирая лошадь, хлопает ее по крупу:
- Ты не должен бояться. Мы не сделаем тебе плехо,
Иван молча стоял - руки за спиной, лицо непроницаемо и неподвижно, как у
деревянного ненецкого божка. Его подвели к самому столу, и он почувствовал
острее запах табака и пудры, которой был обсыпан гладкий, белый капитанский
парик.
Капитан указал пальцем на карту, что-то проговорил устало и
требовательно. Иван с любопытством посмотрел, куда он показывал, и увидел
желто-зеленые пятна на голубых широких и узких извилинах. На карте мелко
были обозначены названия островов Двины, ее рукавов и проток. Рябов не умел
читать по-иноземному и поэтому ничего не разобрал. Он знавал поморские
лоции, где еще прадедами мореходов были аккуратно перечислены все пункты в
Белом море, в устье Северной Двины, в ее дельте. Но с картой ему не
приходилось иметь дела. Лоция была в голове, а карта, хоть и на бумаге, для
него - лес темный. Капитан опять заговорил, и Иван уловил два слова: Мудьюг,
Архангельск.
- Ты должен сказать, - начал своим суконным языком переводчик, - как
лутше проходить фрегат от остров Мудьюг до мыс Пур-Наволок, то есть до
Архангельск.
"Должен! - неприязненно подумал Иван. - С чего бы я тебе должен? Нашел
должника!" Он поразмыслил, мотнул головой:
- Не знаю. Не пойму...
Швед перевел капитану эти слова. Тот снова стал водить по карте длинным,
прямым, как чубук трубки, пальцем, опять стал спрашивать терпеливо и
настойчиво. Иван сделал вид, что с интересом изучает обозначения на карте.
Капитан оживился, выдвинул ящик стола и выложил кожаный мешочек с деньгами.
Деньги звякнули.
Капитан откинулся на спинку стула и пристально глянул в лицо лоцману.
- Ты должен знать путь. Ты - рыбак. Николо-Корельский монастырь имеет
сношения с Архангельском. Не уклоняйся от прямого ответа. Ты проведешь нас
так, чтобы фрегат не сел на мель, получишь деньги, и мы тебя отпустим.
Примерно так перевел лейтенант смысл слов капитана, и Рябов окончательно
понял, что они от него хотят. Но не стал торопиться с ответом, обдумывая
его.
Капитан смотрел на Рябова выжидательно. Но сероглазое лицо помора с
заострившимися скулами и плотно сжатыми, бескровными губами было
непроницаемо.
"Что думает этот русский? Понимает ли он, что его жизнь в моих руках? И
что стоит жизнь жалкого невежественного рыбака? Только необходимость
вынуждает меня говорить с ним. Он наверняка знает фарватер, он здесь у себя
дома. Надо добиться, чтобы он указывал курс". Капитан пожевал губами, выбил
трубку о массивную бронзовую пепельницу, взял мешочек с деньгами, взвесил
его в руке, не сводя с Рябова глаз.
А тот думал: "Много ли тут деньжишек? Какой ценой ладишь купить меня,
русского вожу? Сколь по-вашему, по шведскому, стоит предательство?"
- Как лутше проходить фрегат до мыс Пур-На-волок? - повторил лейтенант
прежний вопрос. - Укажешь курс?
- Не знаю... не понимаю... - продолжал твердить Иван, спокойно глядя на
шведов.
Капитан вскочил, стукнул кулаком по столу, потеряв терпение:
- Лжешь! Все понимаешь! - Он заругался по-своему, по-шведски, покраснев
от злости так, что на щеках появились пунцовые пятна. Русские рыбаки своим
упрямством вывели Эрикссона из себя, и он готов был кинуться на Рябова с
кулаками.
"Лупить будут, - подумал Рябов. - Надо им что-то ответить".
- Господин капитан, ежели ваша милость хочет, чтобы я вел корабли, то мне
надобно все хорошенько обдумать. Я плохо помню лоцию. Покумекать надо!
Лейтенант стал переводить и споткнулся.
- По-ку-ме-кать - что такое? - спросил он.
Иван невольно улыбнулся и пояснил, сопровождая слова жестами, что ему
надо собраться с мыслями, все хорошенько обдумать.
Капитан несколько успокоился. Вспышка гнева миновала. Он сел вполоборота
к Рябову, побарабанил пальцами по столу и сердито бросил:
- Сколько будет думать русский лоцман?
- Дня три надо, - ответил Иван. - Не шибко просто вести корабль Двиной.
Осадка у него немалая... Так у нас, у русских, одним махом не бывает.
- Три дня? Он с ума сошел! - Эрикссон обратился уже к лейтенанту. - Жду
только до завтра. Иначе - за борт.
Лейтенант перевел. Иван постоял, потупив голову и переминаясь с ноги на
ногу. Потом глянул хмуро, исподлобья, и кивнул:
- Твоя воля, капитан!
Рыбаки ждали Ивана. Как только он спустился по трапу и прошел на свое
место, все сгрудились вокруг него:
- Ну как, Иванко, чего пытали?
- Требовали указать путь на Архангельск, - ответил Иван, половчее
устраиваясь на жестких мешках.
Фрегат ткнулся носом в волну, рыбаков качнуло, и они повалились на настил
днища. Под настилом плескалась вода - трюмная, затхлая. Гришка подполз к
Ивану, сунулся ему в колени. Рябов нащупал его голову, погладил, привлек к
груди.
- А ты што им сказал? - жарко дыша, спросил мальчик.
- Ничего... Капитан дал время подумать до завтра, - спокойно ответил
Рябов. - А что делать? Что сказать? Не ведаю...
Рыбаки молчали. Иван скорее чувствовал, чем слышал за плеском воды и
шумом волн за бортом напряженное дыхание товарищей, лежавших и сидевших
рядом.
Кто-то сплюнул и глухо выругался, кто-то поплотнее запахнул полы
кафтанишка: в трюме промозгло, зябко.
Наконец молчание нарушил Мишка Жигалов - молодой, горячий парень,
однодеревенец Ивана, ходивший на промысел тяглецом?.
- А што им сказать? Ответ один - не поведу корабли, и все тут. Хоть
золотом осыпь! Я так бы и сказал им, нехристям.
Жигалов умолк. Матвей Рыжов, весельщик, с тревогой раздумывал вслух:
- Что с нами будет-то? Утопят? Убьют? А может, высадят где-нибудь на
голом месте? Неужто рука у них подымется на убийство? Неужто такой грех
возьмут на душу? Спаси и помилуй, царица небесная!
Рыжов торопливо перекрестился, вздохнул - в груди захрипело, зашелся
кашлем. Схватил он злую простуду прошлой осенью на путине, свалившись в
шторм за борт. Еле спасли. С тех пор и кашляет.
- Негоже скулить, Матвей, - оборвал его Иван. - Нытьем делу не пособишь.
Только душу разбередишь, духом ослабнешь. Помором зовешься, так и держаться
надо достойно.
Опять смолкли. Матвей заворочался на жестком ложе, затих. Мишка Жигалов
ронял в полумрак трюма тяжелые, как камни, слова:
- Пока, видно, мы тут во чреве ихнего судна заместо груза, чтобы меньше
качало... А идут они, слышь-ко, Иван, со злым умыслом. Оружных людей полно!
Есть, конечно, немало и пушчонок. Неужто воевать Архангельск идут?
- Вот подлые! - подал голос наживочник Степан Лиходеев.
- Ведомо всем - война со шведом идет. С миром сюда не сунутся, - угрюмо
отозвался Рябов. - Эх, как же я дал маху, что поверил голландскому флагу!
- Мало нас, да и оружья нет. А то бы захватить корабль, - сказал Мишка.
- То-то и есть, что мало... - продолжал размышлять вслух Рябов. - Их,
поди, тут во всех щелях на пихано. Сотни три, наверно, а то и боле... А нас
пятеро - сила невелика!
__________________________
? Тяглец - рыбак, выбирающий из моря снасть.
- Какой завтра ответ будешь давать, Иван? - осторожно спросил Жигалов.
- Не знаю, братцы. Не поведешь корабль - всех покидают за борт, да еще и
пуль не пожалеют. Поведешь - грех на душу возьмешь. Выбор невелик!
- Пущай лучше за борт, чем измена, - твердо сказал Мишка и, помолчав,
добавил: - А жить то хочется!
- Как не хочется! - вздохнул Иван.
За бортом все шумела волна. Скрипели деревянные крепления в корпусе
судна, из конца в конец перекатывалась, плескалась под настилом трюмная
вода. Рыбаки молчали в тягостном раздумье.
- Да-а-а, - протянул Лиходеев. - Очутились мы вроде трески на крюке... Не
думали, не гадали, что все так обернется...
Иван лег навзничь, смежил веки, силился забыться сном. Гришка прилег
рядом, под теплый бок лоцмана.
