Исторические прозведения
Джелли Дюран. - Раб
Скачать Джелли Дюран. - Раб
* * *
Ксантив, ухватившись за прутья решетки, смотрел в небо. Вот он и нас-
тал, первый день лета. И последний день его жизни. Такой короткой - все-
го двадцать шесть лет сравнялось ему этой весной.
Он знал, что на городской площади три дня назад возвели помост, зава-
лили его хворостом... Дождей не было, и сухие ветви, а за ними доски по-
моста вспыхнут, как прошлогодние стебли тростника. Его ждала долгая му-
чительная боль, он старался не думать об этом. Но против воли он все ча-
ще возвращался к мысли, что напрасно не бежал вместе с разбойниками.
Прошедшего не воротишь, сожаление было бесполезно. Он знал, что суме-
ет сохранить достоинство в любых испытаниях. Он знал, что его ждет. Он
не боялся смерти, но... Как обидно было умирать таким молодым! Отказыва-
ясь бежать, он думал, что останется таким равнодушным к себе до конца,
но дни летели, и с каждым днем все более властно заявляло о себе его
жизнелюбие. Он легко мирился с мыслью о смерти в бою, когда нет времени
для раздумий и колебаний, но его ждала совсем другая смерть. Вновь и
вновь он стискивал зубы, думая - последний день, и стараясь забыть об
этом, отвлечься от этой мысли.
Тюремщики не смотрели ему в глаза. Царь Керх одарил его милостью - он
вернул ему свободу, но для Ксантива это значило не так много - свои пос-
ледние шаги он пройдет без цепей, но и только. По закону свободный чело-
век мог быть помилован, но Ксантив знал, что его казнят.
Он не торопился, съедая свой последний нехитрый завтрак. Свободный
человек мог рассчитывать на мелкие поблажки, и он воспользовался ими. Он
сбрил щетину, покрывшую его щеки за дни, проведенные в тюрьме, он потре-
бовал чистую одежду. Он не оттягивал время казни, но и не стремился про-
жить эти часы побыстрее.
Солнечные лучи были, пожалуй, чуть поласковее, чем обычно в эти ут-
ренние часы. Ксантив шел по середине улицы между двумя солдатами, и каж-
дый шаг болезненным звоном отдавался в ушах. Еще четверо солдат растал-
кивали толпу, сбежавшуюся поглазеть на казнимого.
Ксантив шел, высоко подняв голову. Ему нечего было стыдиться, он уми-
рал за то, что для других людей иногда проходит незамеченным. Тысячи
мужчин любят тысячи женщин, но он один умирает за это... Жизнь кипела в
каждой клеточке молодого тела, сильное сердце билось ровно и немного ча-
ще, чем следовало бы, будто отмеривая последние шаги. Сколько их оста-
лось? Две сотни? Сотня?
Улица повернула, солнце ударило ему в глаза. Когда слепящий диск бу-
дет в зените, Ксантива уже не станет, и ветер развеет черный дым с отв-
ратительным запахом... Площадь. Море голов, и над ними будто парит по-
мост... Горы хвороста, в центре - толстое бревно с крюком, к которому
прикуют его руки. Вот и конец его пути.
Ни один мускул не дрогнул в его лице. Зеваки с жадным любопытством
тянули к нему головы, пытаясь разглядеть признаки малодушия или, что еще
забавнее, слепого животного ужаса. Но Ксантив шел так спокойно, будто на
помост предстояло взойти не ему. И только в синих глазах застыла боль -
страшная боль, которую далеко не всякому дано пережить.
Все ближе были шаткие ступеньки лестницы. Толпа раздалась, осталось
два десятка шагов. И Ксантив почувствовал, что выдержка изменяет ему...
Перехватило дыхание, он на секунду закрыл глаза, опустил голову, преда-
тельская дрожь поползла от коленей все выше, захватывая все тело... За-
хотелось закричать - зажмурившись, чтобы не видеть помост для собствен-
ной казни... Прыгнуть в толпу, вырываться до последнего, сойти с ума от
бессилия, чтобы не понимать происходящего... Еще немного, и для него по-
гаснет солнце, он уже никогда не откроет глаза, не вдохнет полной
грудью. Его не станет... Он видел мир, как часть себя, и себя, как часть
мира. Настанет миг, и мир останется, а он... Он не хотел умирать!
Ему казалось, что он еле волочит ноги. Каждый шаг давался ценой ко-
лоссальных усилий. Ступеньки... Все его существо кричало: "Поверни!", но
он вскинул голову, поставил ногу на первую доску. Ступенька жалобно, со-
чувствующе скрипнула под его тяжестью. Вторая... Медленно он поднимался
над морем голов на площади, и вслед за ним шли подручные палача. Кучи
хвороста по краям помоста. Это могила, это его последнее пристанище.
Он прислонился спиной к столбу, вытянул руки перед собой. Ему не было
нужды закрывать глаза - стоя на помосте, он больше не видел перед собой
символа своей смерти как конечной цели пути. Он пришел. Звон молотков
отдавался двойным эхом в ушах, перекликаясь со звоном пульсировавшей
крови. Вот надеты браслеты на запястья; цепь, соединявшую их, подтянули
к крюку высоко над его головой... Подручные палача, пряча глаза, сошли с
помоста.
Гул толпы - возбужденный, радостный... Палач протянул факел к жаров-
не, смолистое дерево вспыхнуло... Пламя было прозрачным, светло-золотис-
тым на ярком солнечном свету, почти невидимым, только дрожал и струился
нагретый воздух вокруг него. Палач замер, ожидая знака царя...
...Керх стоял в глубине помоста, возведенного для царской семьи и
придворных. Сюда не проникали солнечные лучи, и возвышенное положение
помоста не позволяло толпе видеть, что происходит между царями.
Илона расширенными глазами следила за человеком в центре площади. Он
держался с завидным мужеством, но не этого она хотела. Она хотела его
паники, его унижения, чтобы он упал на колени, но... Он собрался умереть
без единого стона.
